Андрей Мельниченко — физик по образованию, крупный предприниматель, меценат, основатель компаний "Еврохим" и СУЭК, каждый из бизнесов — один из крупнейших в мире. Выступая на организованном Институтом Царьграда "Форуме будущего — 2050", эксперт объяснил нюансы климатической составляющей бизнеса:

В какой-то момент мне стало понятно, что развивающаяся в мире климатическая повестка и вытекающие из неё действия государств — так называемое климатическое регулирование — будут оказывать большое влияние на те бизнесы, в которые я вовлечён. Буквально на всё. Ну, в первую очередь, конечно, на добычу угля. Потому что уголь является одним из основных источников выбросов парниковых газов. На энергетику, на химию и на многое другое. Конечно, если ты строишь какие-то перспективы для бизнеса, ты стараешься думать вперёд на какие-то десятилетия. В настоящем промышленном бизнесе ты что-то придумываешь, потом лет 5–10 делаешь, потом лет 20 ждёшь, когда получишь какой-то результат. В нашем бизнесе стало понятно где-то уже в начале 2010-х годов, что основной риск, с которым мы должны найти возможность себя синхронизировать, это риск развивающейся мировой климатической повестки. Разные государства начали продвигать определённые меры регулирования, которые влияют либо на спрос продукции, которую мы производим, либо на конкурентные предложения иным способом произвести электроэнергию, иным способом произвести удобрения. Вот откуда возник мой личный интерес на эту тему.

Вокруг климата крутятся огромные деньги: объём ежегодных капиталов, перераспределяемых из-за климатической повестки, уже достиг 2–3,5 трлн долларов в год. Для сравнения: на оборону в мире тратится 2,4 трлн, на образование — 4,5 трлн, на здравоохранение — 9 трлн. В ближайшие пять лет этот поток вырастет до 10–11 триллионов долларов. Фактически климат — это не только экология, но и глобальный механизм управления рынками, экономикой, новыми технологиями, потоками инвестиций:

Иными словами, можно говорить по-разному, надо переживать или не надо переживать насчёт предстоящих климатических изменений — это вопрос теоретический. Но надо точно понимать, что эта повестка просто так никуда не исчезнет. Потому что очень большие средства уже инвестируются глобальными инвесторами. Сейчас много говорят про искусственный интеллект, но это 0,2 триллиона долларов в год, то есть в 10 раз меньше. Это показывает сопоставимость масштаба вопросов, которые влияют на мировое распределение капитала.

Почему Россия должна быть настороже?

Для России тема климата — вопрос национального экономического выживания. 40% доходов нашего бюджета — поступления от экспорта ископаемого топлива, половина экспорта — углеводороды. Любое агрессивное ужесточение климатической политики автоматически рискует подорвать экономическую основу нашей страны. Вот что говорит Мельниченко:

Реализация той климатической повестки, которая до недавних пор являлась мейнстримом, будет означать, что экономики нашей страны больше не существует.

В выигрыше от реализации климатических соглашений оказываются развитые экономики, прежде всего Европа.

Для России тема климата — вопрос национального экономического выживания. 40% доходов нашего бюджета — поступления от экспорта ископаемого топлива. Самотлорское месторождение. Фото: rosneft.ru

Европа сталкивалась с таким вопросом, как падение собственных запасов ископаемого топлива. Прогнозы об этом были давно и всё ближе и ближе становились к реальности. Что делать? Энергия — это всегда вопрос безопасности государства. Ты должен обеспечить себя как бы энергией, для того чтобы питать промышленность, а её нет. Значит, что надо делать? Надо искать такую модель, которая ответит на этот вопрос. Углеродная повестка и стала ответом на этот вопрос. То есть возможность замещения углеродного топлива производством электроэнергии без ископаемых видов. Солнечные батареи, ветер и так далее.

Примерно то же самое в тот период времени происходило и в Соединённых Штатах Америки, хотя чуть медленнее, чем в Европе, из-за балансирования между позициями демократов и позициями республиканцев. Но по большому счету всё сводилось к тому же самому: Соединённые Штаты крайне зависели от импорта ископаемого топлива.

Примерно тогда же, в 2010-х годах в Китае начали понимать, что доступ к энергетическим ресурсам тоже является для страны вопросом энергетической безопасности. Основой энергетического баланса Китая в то время был уголь. Средняя глубина шахт в Китае в начале 2000-х годов была метров 200-250, сегодня — 1200. Иными словами, доступность дешёвой ископаемой энергии начинала снижаться. Второе: рос импорт жидкого топлива.

Таким образом, уже где-то к 2014 году Китай оказался в совершенно другой ситуации, подобной ситуации Евросоюза: надо заниматься энергетической безопасностью. И он начал подхватывать эту климатическую повестку, принимая ровно ту же стратегию, которую до этого приняла Европа. Они называют это "Стратегия-2025":

Мы построим новые отрасли промышленности, которые будут удовлетворять наш спрос на декарбонизацию внутри Китая. Мы создадим индустрию солнечной энергетики, индустрию ветряной энергетики, мы сделаем электромобили.

Что сказал Трамп перед своими выборами в первый раз? Он посмотрел на эту климатическую повестку и сказал:

Это уже не выгодно для Соединённых Штатов Америки. Нам это не надо. Мы стали экспортёром электроэнергии, и мы от этого не заработаем, от этого заработает Китай, захватив эти рынки.

И тогда Трамп — в лучших традициях сильных стран, когда их национальным интересам что-то не отвечает — вышел из повестки, объявил о выходе из Парижского соглашения. 

Русский парадокс Парижского соглашения

Вся планета выбрасывает парниковые газы — CO2, метан. Но только 6% выбросов приходятся на человека — 56 гигатонн. Остальные 94%, или 860 гигатонн в CO2 эквиваленте, — естественные процессы. Тем не менее все усилия операторов "климатической повестки" сконцентрированы только на ограничении человеческой деятельности.

То есть вся теория сводится к тому, что именно вот эти 6% — это и есть причина того, почему нагревается атмосфера нашей планеты. То есть утверждается, что раньше всё было более-менее сбалансированно, но экономическая активность людей, в первую очередь сжигание ископаемых топлив, вызвало рост температуры.

Считается, что каждая страна обязана сокращать выбросы вне зависимости от того, сколько она реально поглощает. Россия — одна из немногих стран, чьи природные экосистемы способны поглощать больше, чем мы выбрасываем, но это игнорируется. Более того, глобальное потепление нам экономически выгодно, но нас принуждают с ним бороться.

У нас подрастёт продуктивность сельского хозяйства, откроются новые транспортные пути, станет выше доступность гидроресурсов, и в целом уровень комфорта станет повыше. Да, конечно, будут какие-то исключения в отдельных южных регионах, засухи, но в целом, и это консенсус, станет получше. Но мы всё равно все боремся, получается, с тем, что нам хорошо.

Парадокс — борьба с СО2 становится не вопросом климата, а вопросом управления рынками, причём не в пользу России, а во вред ей.

 Нефтеперерабатывающий завод, США. Фото: washingtontimes.com

Кризис, о котором все помалкивают

В настоящее время главная задача — удержать рост температуры в пределах 1,5–2 градусов по сравнению с доиндустриальным уровнем — уже провалена: уровень 1,5 градуса достигнут, выбросы не сокращаются, глобальные цели не работают. Главный итог — усиливается кризис легитимности климатической архитектуры.

Весь этот накопленный набор противоречий привёл к тому, что Парижское соглашение не выполняется. Его целью было сохранить температуру где-то на уровне 2 градусов (а желательно 1,5) над уровнем доиндустриальной эпохи. Но мы уже достигли 1,5. И осознание этого потихоньку приходит ко всем. Это уже случилось. Второе: никакие эмиссии парниковых газов не сокращаются. То есть климатический порядок пришёл к кризису. Он больше никому не нужен. Главное, что он больше не нужен Соединённым Штатам, а они не будут заниматься тем, что им не надо.

Россия, как и другие страны глобального Юга, присоединилась к соглашению, не планируя выполнять реальные жёсткие обязательства:

Расчёт был такой, что если мы правильно посчитаем баланс выбросов и поглощений на нашей национальной территории, каких-то страшных расходов нам не предстоит, а идеологически бороться со всем миром, где в тот момент, в 2015 году был климатический консенсус, было дело бесполезное.

Чубайс и тут успел наследить

Однако это привело к тому, что внутри России появились опасные инициативы — создать внутренний рынок углеродных квот, собирать триллионы рублей с предприятий, запускать "климатические поборы" при полном отсутствии прозрачности и эффективности, что привело к тому, что потом эти средства разворовывались.

Как только мы стали членами Парижского соглашения, появилось много желающих создать какие-то возможности для себя: почему бы нам не подекарбонизироваться, почему не позамещать нашу внутреннюю углеродную энергетику энергетикой на возобновляемых источникам. Почему бы нам не позамещать наши внутренние химические и металлургические предприятия чем-то более красивым. Почему бы нам, стране — производителю и экспортёру ископаемого топлива, вдруг не позаниматься тем, что внутренний спрос на это поубивать. Появились такие идеи. Эти идеи должны же как-то финансироваться. Значит, под это появилась идея: давайте создадим углеродное регулирование внутри страны. Давайте начнём собирать налог с тех, кто что-то выбрасывает, и давать его тем, кто будет сокращать. Когда мы в РСПП на это глянули, мы с ума сошли. Потому что оно выглядело примерно так: 7 трлн в год собирать с российской экономики, это примерно плюс 80—100% роста стоимости электроэнергии, теплоэнергии, транспорта, всего-всего в стране. Ну а что такого, осваивать деньги все любят: кто-то соберёт, кто-то потратит — активность. У нас в ней лидировали всякие интересные компании: Роснано — Анатолий Борисович Чубайс этим очень был увлечён. И ряд других товарищей.

Промышленникам удалось с помощью учёных пересчитать национальный баланс выбросов: оказалось, официальные цифры были завышены почти вдвое — и без этих цифр промышленность бы уже начала нести огромные потери.

Мы организовали научное сообщество, посмотрели внимательно на отчётность и то, как вообще описаны выбросы и поглощения на территории нашей страны. Это свелось к тому, что за бесплатно мы просто исправили нашу национальную отчётность. Была организована огромная работа с вовлечённостью десятков научных коллективов, так называемая ВИП ГЗ. У нас выбросы были 1,7 млрд тонн CO2, а стали пополам — без всяких триллионов. Потому что, на самом деле, они такие и были. Просто считать мы не умели. Что это дало? Возможность избежать непроизводительной затраты на экономику.

Куда движется мир и какой шанс есть у России

Мировая система меняется. Однополярная архитектура уступает множеству центров силы. Теперь у России есть возможность выработать свою линию, не оглядываясь на глобальный диктат. Россия может опереться на реальные конкурентные преимущества:

•  огромные ресурсы ископаемого топлива;
•  гигантские территории и экосистемы, поглощающие парниковые газы.

При правильной политике Россия может объединиться с другими странами (например, со странами ОПЕК+, Африки, с Бразилией и др.) и создать альтернативные альянсы, где климат будет не угрозой, а стимулом для развития. Главное — не повторять чужих ошибок, не уходить в изоляцию, но и не становиться вечным донором для чужих рынков.

Россия не может себе позволить "проспать" новую промышленную революцию — климатическую. Надо учиться думать о своих интересах, действовать стратегически, защищать свои рынки, строить новые союзы и формировать выгодные правила игры. Иначе в следующем цикле нас просто вычеркнут из числа мировых экономических игроков.

Что с того?

Климат — это не только про чистоту воздуха и градусы на термометре. Это новый глобальный передел рынков и капиталов. И если Россия не научится играть в эти правила по-своему, соблюдая свои интересы, у нашей страны просто не станет будущего. Время, когда можно было жить по чужим лекалам, прошло. Сегодня нужно формулировать собственную стратегию и превращать свои природные преимущества в источники экономического роста.

Если ты можешь делать что-то, что для страны чрезвычайно выгодно, и вдруг это ещё оказывается справедливым, выгодным для многих и полезным — на таких возможностях надо концентрироваться. Именно от них надо строить стратегию. Мы вполне на эту роль подходим. У нас есть и ископаемое топливо, у нас есть и природные активы, позволяющие продавать такую услугу, как возможности сокращения выбросов. Либо привлекать на свою национальную территорию инвесторов, деятельность которых связана с выбросами парниковых газов. Эти два преимущества надо конвертировать в экономический рост, в благосостояние населения, в создание экономического союза с другими государствами — и это серьёзный вызов.

https://tsargrad.tv/articles/rossiju-zagonjajut-v-klimaticheskuju-lovushku-top-menedzher-ne-pobojalsja-publichno-otkryt-pravdu-o-parnikovyh-vybrosah_1284536