Выступая на XXII заседании Валдайского клуба, президент Владимир Путин дал важную оценку событиям конца ХХ века: "35 лет назад, когда, казалось, заканчивалась конфронтация холодной войны, мы надеялись на наступление эпохи подлинного сотрудничества. Казалось, что не осталось идеологических и других препятствий, которые мешали бы совместно решать проблемы, общие для человечества, и регулировать, разрешать неизбежные споры и конфликты на основании взаимного уважения и учета интересов каждого".

Как показал президент России, эти надежды оказались несостоятельными: в мире наступил новый виток не только межгосударственной, но и цивилизационной борьбы. Однако слова Путина поднимают и другую проблему: почему у советского руководства конца 1980-х годов были такие гипертрофированные надежды на то, что после холодной войны наступит бесконфликтный мир?

За минувшие 20 лет стало банальным писать о том, как руководство стран НАТО цинично обмануло Михаила Горбачева, обещая не расширять альянс на Восток после объединения Германии. Это вне всякого сомнения так. Но на эту проблему можно посмотреть и с другой стороны: не только советское руководство, но и советское общество с готовностью поверило в этот обман. Едва ли западным элитам удалось бы обмануть советское руководство, если бы оно видело в США и западноевропейских странах только коварного и опасного врага.

Причины этого самообмана намного глубже, чем просто вера в Запад. Дело не в наивности или доверчивости, а в сложном переплетении идеологических, политических и ментальных факторов.

Марксистско-ленинская идеология, доминировавшая в СССР, акцентировала классовый характер международных отношений. Считалось, что внешняя политика любой страны – отражение классовой структуры ее общества. Это создавало иллюзию возможности партнерства с Западом после окончания холодной войны, поскольку классовые противоречия должны были сойти на нет.

В Советском Союзе не было развитой собственной школы международных отношений. Считалось, что Маркс, Энгельс и Ленин открыли все: достаточно применить формационный подход. На этом фоне в Советский Союз стали проникать американские и британские теории международных отношений: возник пласт литературы, где под видом критики "буржуазных теорий" знакомили с ними советского читателя. Через них позднесоветская интеллигенция, разочаровавшаяся в марксизме, легко воспринимала многие западные теории – от надежд на глобализацию и уход межгосударственных противоречий до откровенно фарсовых концепций вроде "конца истории".

В советском обществе преобладала гипертрофированная оценка итогов Второй мировой войны. Победа в Великой Отечественной войне воспринималась не только как избавление от фашизма, но и как начало новой эры мирного сосуществования. Ялтинский порядок виделся незыблемой основой мирового устройства, а холодная война – аномалией. Советская интеллигенция (как партийные идеологи, так и диссиденты) отвергала тезис Никколо Макиавелли о том, что после победы в войне неизбежно наступает конфликт между победителями, а финал войны создает предпосылки для новой конфронтации. Это затрудняло восприятие реальности, где межгосударственные противоречия никуда не исчезли.

Одновременно вырастала вера в партнерство на основе общих ценностей. Считалось, что раз СССР и Запад были союзниками во Второй мировой войне, то они должны и дальше совместно управлять миром, бороться с общими угрозами.

Холодная война воспринималась и властью, и диссидентами как временное недоразумение, которое можно преодолеть. Мысль о том, что межгосударственные войны могут вернуться, а Вторая мировая – не последняя большая война в истории, казалась запредельной для интеллектуальной атмосферы СССР 1980-х годов.

Советское руководство и советское общество в целом было убеждено в естественности союза государств, сближающихся по классовому признаку. Советское общество воспринимало идею, что рыночная экономика и либеральная демократия автоматически сблизят Россию с Западом. (Хотя элементарное знание истории должно было бы подсказать, что капиталистические страны весьма жестко воевали друг с другом во франко-прусской и двух мировых войнах.) Однако этого не произошло: начался новый, более жесткий этап борьбы между великими державами, включая межгосударственные войны.

Главный урок XX века заключается в том, что мы продолжаем жить в мире соперничающих друг с другом национальных государств. Вестфальскую систему не способны преодолеть ни классы, ни корпорации, ни общие институты. Принятие этого факта, полагаю, избавит наше общество от повторения ошибок "нового мышления" и сделает его куда менее уязвимым для любых форм внешней пропаганды.