Современный мир вступил в фазу, где привычные ориентиры международных отношений разрушаются. Международное право, которое в XX веке хотя бы формально выступало универсальным регулятором, сегодня во многом парализовано и утратило действенность. Мы видим, что главным аргументом всё чаще становится сила, а сама логика взаимодействия между государствами всё больше напоминает «сделку интересов», в которой моральные, этические и правовые категории отступают на второй план. В этом контексте возникает необходимость глубоко осмыслить специфику поведения ключевого актора мировой политики — Соединённых Штатов Америки.

США унаследовали от Британской империи целый ряд стратегических принципов. Во-первых, это ставка на морское могущество. Британцы выстраивали свои колонии вокруг морских путей, создавали систему баз и узлов контроля над мировой торговлей. США в XX–XXI вв. реализуют ту же модель, но на новом уровне: их военно-морской флот и сеть военных объектов насчитывают более 700 баз в разных странах, что обеспечивает им глобальную проекцию силы.

Во-вторых, доктрина баланса сил. Британия столетиями не позволяла ни одной державе объединить Евразию под своей властью. США сегодня аналогично сдерживают рост Китая, препятствуют интеграции России в единую евразийскую систему, дестабилизируют Ближний Восток, чтобы сохранять контроль над ключевыми коммуникациями.

В-третьих, право как инструмент интереса. Британия всегда трактовала нормы в свою пользу, и США действуют аналогично. Они апеллируют к международному праву тогда, когда это совпадает с их выгодой (например, вопрос о свободе навигации), и игнорируют его, когда оно ограничивает их действия (Ирак 2003 г., бомбардировки Югославии в 1999 г.).

Но США не просто копируют британский опыт. Они создали сетевую империю нового типа: доллар как мировая валюта, финансовые институты (МВФ, Всемирный банк), высокие технологии (Google, Apple, Microsoft), массовая культура и цифровые платформы. Если Британия строила «империю портов», то Америка создала «империю сетей», в которой контроль осуществляется не столько через колонии, сколько через зависимости — экономические, технологические и культурные.

Американская внешняя политика всегда была прагматичной, но с ярко выраженной идеологической упаковкой. Под лозунгами «демократии» и «прав человека» США добивались доступа к ресурсам, рынкам и стратегическим территориям. При этом их традиционная линия колебалась между изоляционизмом (доктрина Монро, XIX век) и интервенционизмом (XX век — две мировые войны, Холодная война). Президент Дональд Трамп лишь радикализировал эту традицию и стал действовать уже не прикрываясь. Его психология бизнесмена ярко проявилась во внешней политике, он рассматривает международные соглашения как «сделки», где нет вечных союзников, а есть только интересы. Например, потребовал от НАТО большей финансовой отдачи, пересмотрел торговые договоры, выводил США из климатических и других соглашений, если они не приносили прямой выгоды. В этом смысле Трамп стал олицетворением американского прагматизма в его предельно обнажённой форме. Однако подобное уже встречалось в истории США. В XIX веке изоляционисты, а также президенты вроде Эндрю Джексона, тоже отталкивались от логики «национальной выгоды». Но в эпоху глобализации такая позиция производит эффект гораздо более резонансный, чем в условиях относительно закрытой системы XIX века.

Таким образом, поведение США в международных отношениях представляет собой сочетание старого и нового: с одной стороны, прямое продолжение британской имперской логики, с другой — её трансформация в форму сетевой империи, основанной на долларах, технологиях и информации. В условиях кризиса международного права и хаотичной многополярности США при Трампе будут действовать всё более прагматично, зачастую в режиме сделки.

Сегодня международное право как универсальный арбитр практически утратило своё значение. Причин несколько: падение роли ООН, где Совет Безопасности парализован конкуренцией больших держав, а резолюции игнорируются. Например, размывание норм, когда США, Россия, Китай и ЕС трактуют принципы права по-разному, превращая их в инструмент политической игры. Также рост числа акторов, когда помимо государств усиливаются корпорации, транснациональные сети, религиозные и террористические организации. В результате международная система всё больше напоминает XIX век — «концерт держав». Но если в XIX веке существовал хотя бы неформальный консенсус элит и баланс, то в XXI веке мы будем иметь с уже дело с непредсказуемой многополярностью.

Многополярность, о которой так много говорится, действительно делает мир разнообразнее. Но одновременно она создаёт условия для нестабильности и хаоса. Локальные конфликты становятся постоянным фоном мировой политики. Гибридные войны заменяют классические сражения: информация, цифровое пространство, культурные нарративы — всё превращается в оружие. Конкуренция мягких сил набирает обороты: туризм, климатическая повестка, культурная продукция и технологии — это новые поля борьбы за умы. Таким образом, прогнозировать что-то становится чрезвычайно трудно: государства будут уже вынуждены реагировать в режиме реального времени, что требует высокой степени гибкости и мобилизации.

Как показывает история, внешняя политика вторична. Сильная проекция вовне возможна только при наличии прочного внутреннего фундамента. Экономическая мощь — без устойчивой экономики внешняя экспансия превращается в иллюзию. Социальная сплочённость — государство, расколотое внутренними конфликтами, не может эффективно конкурировать вовне. Культура и образование — настоящая «мягкая сила» — рождается не из деклараций, а из реального культурного продукта и интеллектуального ресурса общества. Право и институты — верховенство закона внутри страны обеспечивает устойчивость системы. Поэтому успешным оказывается то государство, которое сумело гармонизировать свои внутренние противоречия и выработать цельную модель, а затем вынести её за пределы — будь то в форме технологий, культуры или идей.

И в конечном итоге устойчивость и сила любого государства определяются не внешними декларациями, а внутренними ресурсами. Образование, культура, человеческий капитал, сильная экономика и правовые институты — это то, что позволяет не только удерживать позицию, но и предлагать миру свой продукт. Именно поэтому для наших государств ЦА жизненно важно укреплять свои внутренние основания — чтобы реагировать на вызовы не в панике, а в режиме стратегической уверенности.

Кадыр Маликов