Россия должна избежать соблазна замещения надолго утраченного рынка ЕС китайским – это контрпродуктивная задача. Разворот европейских поставок на Восток по такой же модели экспорта сырья, тем более преимущественно в одну-две страны, чреват не только риском сохранения пребывания в нефтегазовой сырьевой ловушке, но и «перепопаданием» из англосаксонской ловушки в китайскую.

Из англосаксонской ловушки (см. «НГ-энергия» от 11.06.24) нас принудительно вытолкнули сами англосаксы своими санкциями. Пока же у меня складывается впечатление, что мы вновь вынужденно входим в ловушку, на сей раз в китайскую, хотя такое вхождение отнюдь не является неизбежным. Оно является, на мой взгляд, вполне себе рукотворным и прямым следствием финансово-экономической политики, проводимой ЦБ и Минфином России в интересах финансово-банковского сектора, но не интенсивного инновационного экономического роста страны.

Суть ловушки

В основе китайской ловушки – связанные дешевые китайские кредиты, китайское оборудование и рабочая сила, наводнение рынка дешевыми китайскими потребительскими товарами, угнетение отечественной промышленности в принимающей стране за счет всемерной поддержки (вплоть до демпинга) китайского экспорта и т.п. То есть это отчасти китайский аналог англосаксонской ловушки плана Маршалла или Эксимбанка США, ловушки зависимого развития на основе связанных кредитов. При этом отмечу, что Китай зачастую умеет ее захлопывать много быстрее, чем англосаксы.

Во многих публикациях проводится тезис, что Китай видит в России (в какой степени – в первую очередь, в основном или исключительно – зависит от уровня радикализма авторов публикаций) поставщика сырья и именно таким видит наше двустороннее (РФ–КНР) «взаимовыгодное» сотрудничество. Да, безусловно, мы видим наращивание объемов экспортных поставок нефти, газа, угля в Поднебесную. Об этом часто говорится как о достижении и с самых высоких трибун. Вот только что, например, отрапортовали, что по «Силе Сибири» поставлены первые 100 млрд куб. м газа из 1 трлн куб. м, который туда придет за все время эксплуатации газопровода. Но к этому (к объему поставок сырья) не должно сводиться наше двустороннее сотрудничество, в том числе в энергетике, особенно на новых потенциальных направлениях взаимодействия в ее и смежных отраслях.

Но какой путь сотрудничества предлагают нам наши китайские друзья, например на новых потенциальных его направлениях, скажем, по извлечению лития из пластовых вод нефтегазовых месторождений? Они без обиняков заявляли, что оптимальная опция для китайских компаний, располагающих соответствующими литиевыми технологиями, – это предложить свое оборудование нам в аренду, которую они же могут и профинансировать, а произведенный на этом арендованном оборудовании карбонат лития вывезти в Китай. Типичная схема плана Маршалла, только с китайской спецификой…

Такой подход (экспорт в Китай добытого в России сырья) отражает прагматический интерес наших потенциальных китайских коллег/партнеров. Ибо дает им возможность в будущем размещать в Китае верхнюю часть литиевой производственно-сбытовой цепочки (как сегодня нефтегазовой) с более высокой добавленной стоимостью и впоследствии экспортировать по миру – в том числе и в Россию – более дорогую продукцию конечных переделов. Уже как китайскую.

Полагаю, однако, ни в коем случае не должна повториться в литии – или на иных новых направлениях энергосотрудничества – кооперация традиционного прошлого типа, когда за РФ будет закреплена добыча сырья (пусть и совместная), его дальнейшая поставка за рубеж и последующий импорт конечной продукции, например транспортных средств (авто- и электромобилей, легких беспилотников и др.) с аккумуляторными батареями из российского лития. Как это было с поставками энергоресурсов – нефти, ряда нефтепродуктов, газа в Европу, где российский мазут или дизтопливо были зачастую лишь сырьем для дальнейшей, более глубокой переработки. А предложение совместно войти в производство продукции более высоких переделов на территории ЕС было отвергнуто (например, предложение «Газпрома» по обмену активами для совместного строительства газовых электростанций в ЕС для совместного же производства электроэнергии из российского газа).

У китайской ловушки есть отличительные черты от англосаксонской, по крайней мере в энергетической сфере: китайское финансирование было дороже англосаксонского (но оба были дешевле отечественного), и его объемы были менее обильны, а уровень китайских энергетических технологий – ниже. Закрылось для нас более дешевое англосаксонское финансирование – осталось доступным более дорогое китайское, которое все равно существенно дешевле отечественного при существующей политике ключевой ставки ЦБ России, которая в терминах царской России подпадала под категорию «уголовно наказуемого ростовщичества». Закрыт прямой доступ к западным технологиям (непрямой есть всегда – вспомним атомные и космические программы СССР) – сохраняется дозированный доступ к восточным. Но китайские технологии, по крайней мере в нефтегазе, отстают от западных.

Так, западные исследователи отмечают разный характер патентов, полученных западными и китайскими компаниями/разработчиками: западные носят более фундаментальный, первичный, характер, китайские – в основном прикладной, вторичный, не столько оригинальные разработки, сколько усовершенствование имеющихся научно-технических достижений. Доступ к последним может быть получен разными способами. Не зря рядом исследователей было отмечено, что основной механизм НТП для Китая – это политика заимствований (так называемый шеньжень – заимствование с улучшением), которая потом все в большей степени заменяется собственными разработками (эффект «кривой обучения») или работами в кооперации со странами-партнерами. При этом преимущество китайских компаний перед западными в том, что они быстрее внедряют свои прикладные усовершенствования в промышленное производство, то есть эффективно работают на опережение.

Реализация инвестпроектов

Среди множества задач, стоящих перед нашей страной, одна из важнейших – укрепление ее территориальной связанности, экономическое освоение Сибири, Дальнего Востока, Арктической зоны. Понятно, что очагами такого освоения являются инвестиционные проекты, реализация которых через генерируемые ими прямые, косвенные и мультипликативные эффекты обеспечивает экономический рост этого региона/страны, особенно заметный, если эффекты второй и третьей группы локализуются на территории принимающего региона/страны, а не на территории третьих стран. Для этого нужно, чтобы потенциальные инвесторы этих проектов были заинтересованы для их реализации использовать отечественное конкурентоспособное оборудование, которое обеспечивало бы такой же потребительский эффект от его применения, что и зарубежные аналоги, но было бы более привлекательным по ценовым характеристикам (или как минимум не хуже) при покупке и послепродажной эксплуатации.

И здесь на первый план выходят политика ЦБ в отношении ключевой ставки и Минфина в отношении налогообложения. При запретительно высоких кредитной ставке и уровне налогообложения, а также непрозрачности и нестабильности экономико-правовой среды в принимающей стране технико-экономическое обоснование инвестиционного проекта может показать его рентабельность ниже «приемлемой нормы прибыли» (RROR) с учетом всех рисков работы в данной среде/стране, чтобы вписаться в конкурентную цену на рынке (в рыночную цену конкурентных товаров).

А для получения расчетной «приемлемой нормы прибыли» в таких условиях требуется установить цену самофинансирования или нижнюю инвестиционную цену (цену «кост-плюс») на уровне выше уровня конкурентной цены. Оба сценария означают отсутствие у инвестора мотивации для запуска товара в производство и отказ от принятия окончательного инвестиционного решения (ОИР) – при отсутствии налоговых льгот и субсидирования кредитной ставки. Однако и то и другое (предоставление налоговых льгот в условиях изначально запретительного для окупаемости инвестиций налогообложения, субсидирование кредитной ставки при изначально запретительной для кредитования ключевой ставке ЦБ) является борьбой не с причиной, а со следствием…

Таким образом, производство товара с более низкими техническими издержками может оказаться неконкурентоспособным по сравнению с производством товара с более высокими техническими издержками, но с более инвестиционно-благоприятной экономико-правовой средой (приемлемые условия заемного кредитования – незапретительная ключевая ставка ЦБ, разумная, предсказуемая и не фискально ориентированная налоговая политика Минфина). Это одно из объяснений активного проникновения китайского оборудования на российский рынок... и нашего рукотворного вползания в китайскую ловушку.

Иногда на частном примере видны общие закономерности, в капле воды – океан проблем. В 2021 году на Восточном экономическом форуме во Владивостоке ООО «Дальневосточная корпорация Синьсин» (далее – ДКС, резидент РФ, уставный капитал – 1,35 млрд руб., внесен в полном объеме, ее учредителем является ЗАО «Корпорация энергетической промышленности Чжуню Синьсин», резидент КНР) предложила три инвестиционных проекта общей в то время стоимостью 45 млрд юаней:

1) газовый терминал «Морской порт Валентина» в Приморском крае, включающий завод СПГ мощностью 7 млн т/год (две линии сжижения по 3,5 млн т/год каждая) и логистический комплекс по перевалке сжиженного углеводородного газа (СУГ) в объеме 500 тыс. т/год с увеличением до 1 млн т/год. Потребность в ресурсах: природный газ – 11 млрд куб. м/год, СУГ – 0,5 млн т/год с ростом до 1 млн т/год, объем инвестиций – около 7 млрд долл.;

2) малотоннажный завод СПГ (мтСПГ) в Хабаровском крае мощностью 70–80 тыс. т/год СПГ. Потребность в ресурсах – 1,11 млрд куб. м/год природного газа, объем инвестиций 58 млн долл.;

3) логистический комплекс по перевалке СУГ в Еврейской автономной области мощностью до 500 тыс. т/год, объем инвестиций около 25 млн долл.

В мае 2025 года на полях Российско-китайского форума ДКС подписала соглашение о создании завода мтСПГ мощностью 80 тыс. т/год. Из них 47 тыс. т будет поставляться в северные провинции Китая, 33 тыс. т – на внутрироссийский рынок. Объем инвестиций оценивается сторонами по-разному: компания-инвестор рассчитала стоимость СПГ-проекта в 40 млн долл. (около 3,2 млрд руб.), что превышает оценку региональных властей (1,3 млрд руб). Для сырьевой базы предполагается использовать природный газ из трубопровода Сахалин–Хабаровск–Владивосток и из перемычки Белогорск–Хабаровск, которую пока строят. Завершение строительства и ввод в эксплуатацию первой очереди завода СПГ намечены на 2028–2029 годы.

Оставим в стороне 2,5-кратные (??!!) разночтения инвестора и региональных властей в отношении количественной оценки инвестиций в проект. Сосредоточимся на том, откуда придут эти инвестиции. И если наша логика объяснений верна, то этот пример показывает, как российские финансово-экономические власти и российские коммерческие банки затаскивают страну в китайскую ловушку зависимого развития.

В июне 2022 года Сбер и ДКС подписали меморандум о сотрудничестве, в соответствии с которым стороны будут реализовывать совместные проекты. В начале сентября 2022 года в рамках Восточного экономического форума Сбер и ДКС подписали дорожную карту по сделке финансирования завода мтСПГ в Хабаровском крае (проект № 2 выше). На том же форуме ДКС подписала соглашение о сотрудничестве в реализации совместных проектов в рамках своей инвестиционной деятельности в РФ (см. три проекта выше) с Банком ВТБ, согласно которому ВТБ окажет финансовую, консультационную и другую поддержку ДКС в реализации ее планов. «Ускоренное развитие – один из приоритетов российской экономической политики. Банк ВТБ как стратегическая финансовая организация оказывает и далее готов оказывать поддержку проектам, дающим мультипликативный эффект. Считаем, что инвестиции в Дальний Восток – одно из самых перспективных направлений развития сотрудничества с китайскими партнерами в России», – было сказано в пресс-релизе ВТБ. Но где будут локализованы эти мультипликативные эффекты? Есть существенное подозрение, что не в России, а в Китае. Дерзну предположить, что ДКС, выбирая оборудование для проекта мтСПГ, выберет китайское.

Сегодня российские предприятия в лучшем случае могут предложить опытные образцы высокотехнологичных танков-контейнеров для перевозок сжиженных газов, а не их серийное производство. В результате внутренний спрос на танки-контейнеры Т75 (для СПГ) удовлетворяют производители из Китая, причем на весьма выгодных (по цене, качеству и скорости производства) условиях для российских грузоотправителей. По данным на май 2025 года, стоимость 40-футового танка-контейнера типа Т75 для СПГ производства КНР составляет 8,9–11 млн руб., а цена российского танка-контейнера того же типа – примерно 12,5 млн руб. Поэтому российские машиностроители не могут конкурировать с промышленностью Китая ни по масштабам производства, ни по стоимости продукции, – считают отечественные специалисты этой отрасли.

И не смогут – если не будут внесены существенные изменения в промышленную политику, в первую очередь в части ЦБ и Минфина. Специалисты отрасли (компания «ТрансКонтейнер», группа компаний «Дело») как минимум с конца 2020 года неоднократно предлагали субсидировать производителей контейнеров в РФ, то есть компенсировать всю или часть разницы в цене между китайским и российским оборудованием. «Разница в цене является камнем преткновения, почему мы и не готовы покупать российские контейнеры и почему коллеги не вкладывают достаточно инвестиций в развитие этого направления», – говорят они.

Особенности финансирования

Автор неоднократно предлагал механизм финансирования пока не вышедших на рентабельность производств для обеспечения конкурентоспособности производимого отечественного оборудования, в основе которого – логика конкурентного ценообразования в рамках долгосрочных экспортных газовых контрактов (ДСЭГК), широко используемая в советской/российской внешнеторговой практике с конца 1960-х годов. В ее основе – установление и поддержание цены реализации продукции на уровне ниже цены конкурента. Если расчетная цена конкурентного предложения равна «нет-бэк от стоимости замещения» (НБСЗ), то цена гарантированного сбыта равна «НБСЗ с дисконтом». Вне зависимости от того, на каком уровне находится цена самофинансирования (цена «кост-плюс»). Если цена «кост-плюс» выше цены НБСЗ, то производство окупается, но эта цена неконкурентная и нефинансируемая, а значит, нет сбыта, следовательно, нет производства, а налоги являются сугубо расчетными или виртуальными, поскольку нет производства.

В то же время цена «НБСЗ с дисконтом» обеспечивает сбыт – это конкурентная и финансируемая цена. Она обеспечивает организацию проектного финансирования под цену гарантированного сбыта «НБСЗ с дисконтом». Например, через Фабрику проектного финансирования (ФПФ), Фонд развития промышленности (ФРП).

С учетом разницы цен «кост-плюс» и «НБСЗ с дисконтом» производство оборудования будет окупаться, если будут введены компенсационные механизмы для рефинансирования кассового разрыва между «кост-плюс» и «НБСЗ с дисконтом».

Рефинансирование кассового разрыва может быть обеспечено выкупом государством (Центробанком, ВЭБ.РФ) ценных бумаг предприятий на эту сумму, обеспеченных их будущей выручкой от гарантированного сбыта, подтверждаемого (как это регулярно делается в ДСЭГК) постоянным удержанием цены «НБСЗ с дисконтом» на уровне ниже цены конкурентного предложения (в ДСЭГК это делается посредством механизма формулы цены). Эффект «кривой предложения» по мере производственного процесса будет уменьшать величину кассового разрыва за счет снижения цены «кост-плюс».

Так называемые выпадающие налоги (в логике Минфина это недособранные прямые налоги от рассчитанных на бумаге) компенсируются через косвенные налоги и мультипликативные эффекты от работающего и имеющего сбыт производства.

Перекачка средств

Что означает финансовая поддержка Сбером и ВТБ инвестпроектов зарегистрированной в России ДКС (которая является 100-процентной «дочкой» своей материнской китайской компании)? Механизм предоставления заемного финансирования заводу мтСПГ представляется следующим. Полностью оплаченный уставный капитал ДКС (1,35 млрд руб.) составляет лишь 40% величины инвестиций в проект в оценке самой ДКС (3,2 млрд руб.). Это вполне вписывается в общепринятые в мировой практике нормативы – соотношение акционерного (собственные деньги спонсоров проектов) и долгового или проектного (заемные деньги под будущую прибыль проектов) финансирования нефтегазовых инвестпроектов обычно составляет 20–40% к 60–80%, в среднем 30:70. Если ДКС будет реализовывать в итоге не только этот один (мтСПГ), а все три заявленных проекта, то для покрытия доли акционерного участия в финансировании инвестиций в эти проекты ей будет недостаточно оплаченного уставного капитала и придется привлекать для этого корпоративное финансирование (заемные деньги под текущие активы и производственную деятельность ДКС). Эти заемные средства ДКС получит, естественно, в Китае – через материнскую компанию. А Сбер и ВТБ будут, очевидно, обеспечивать какую-то часть проектного финансирования под эгидой, что средства идут резиденту РФ, «на ускоренное развитие», «на развитие Дальнего Востока», «на сотрудничество с китайскими партнерами в России».

Понятно, что финансирование будет предоставлено по льготной субсидируемой ставке по одной из многочисленных таких программ (так, например, по программе «1764» для средних и малых предприятий субсидируемая ставка составляет 6 и 5% соответственно при ключевой ставке выше 12%), а не по рыночной ставке коммерческого кредитования 25+% при сегодняшней ключевой ставке в 20%. Разница будет профинансирована из госбюджета, что даст дополнительное увеличение прибыли этих коммерческих банков. То есть средства из бюджетной квоты, зарезервированной на компенсацию коммерческим банкам части разницы между ключевой и субсидируемой кредитными ставками, будут перекачаны государством из производственной в банковскую сферу.

 Справочно: по итогам первого полугодия 2024 года за счет средств федерального бюджета осуществлялось частичное субсидирование процентной ставки по 65 программам с совокупным объемом кредитных обязательств в размере 15,6 трлн руб.

ВТБ (62% акций принадлежат государству в лице Росимущества) и Сбер (50%+1 акций принадлежат государству в лице Минфина) перечисляют соответствующую часть своих рекордных прибылей в госбюджет. Чем выше ключевая ставка ЦБ, тем больше разрыв между ней и субсидируемой ставкой по кредитам, тем больше компенсационных выплат получают уполномоченные коммерческие банки из госбюджета, тем выше их прибыли, тем большие дивидендные выплаты получает госбюджет от этих банков. Это замыкает круг перекачки средств из госбюджета через коммерческие банки обратно в госбюджет по нарастающей спирали, минуя производственный сектор страны. Вряд ли эту финансовую спираль можно назвать инвестициями в экономический рост страны.

И последнее. По данным ежегодного Атласа российской СПГ-отрасли, ежегодно выпускаемого командой Национальной ассоциации СПГ под руководством Александра Климентьева, в России имеется все необходимое отечественное технологическое оборудование по всей линейке производства мтСПГ. Осталось обеспечить конкурентоспособность его производства и применения. А это зависит от государства. Пока же, похоже (если моя логика рассуждений на приведенном примере верна, хотя был бы рад убедиться в обратном), ЦБ и Минфин с помощью коммерческих банков затаскивают страну в китайскую ловушку зависимого развития.

https://www.ng.ru/ng_energiya/2025-06-09/12_9270_trap.html