Большая часть контента, который ежедневно крутится на сотнях новостных доменов Центральной Азии, — это банальные копи-пасты: пресс-релизы госагентств, телеграм-посты и однотипные перезаливы видеоновостей. Неудивительно, что аудитория уходит на площадки-агрегаторы: по данным Digital News Report-2024, 72 % жителей региона смотрят новости сразу в соцсетях и мессенджерах, а на сайты издателей заходит лишь 22 % 

По-настоящему глубокая аналитика остаётся роскошью. Во всём западно- и центральноазиатском поясе насчитывается всего ≈ 248 активных think-tank'ов, причём медианный штат — 12 человек, а средний выпуск за год — лишь 17 публикаций — слишком мало, чтобы закрыть запросы рынка. В глобальном рейтинге Global Go-To Think Tank Index-2020 из всего региона в топ-категории попал только KazISS (КИСИ) — яркое свидетельство того, насколько узок круг игроков, способных выдавать продукт, который ложится прямо «на стол» первым лицам государства 

Именно поэтому для чиновников Центральной Азии настоящими ориентирами остаётся короткий список площадок, где «варят» стратегические смыслы — в экономике, политике и социологии. Ниже — «хит-лист» из пяти ресурсов, без которых в аппаратах сегодня не обходится ни одно серьёзное решение.

* Просматриваемость рассчитана по открытым оценкам Similarweb, Statshow и усреднена для апреля-мая 2025 г.; реальные данные могут колебаться ±10-15 %.

Что тормозит «глубокую» журналистику в Центральной Азии
(и почему материалы на казахском, кыргызском, узбекском и таджикском всё ещё редкость)

1. Деньги остаются в «быстром» контенте
Рекламные бюджеты уходят туда, где легко нарастить клики: короткие новости, Telegram-каналы, клиповые Reels. Поднять тяжёлое расследование на поле данных стоит в 5–7 раз дороже, чем выпуск новостного ролика. Когда редакция видит, что пять перепечатанных пресс-релизов приносят те же просмотры, что и одна 3-недельная аналитика, выбор очевиден.

2. Политические риски выше, чем денежная отдача
В каждом из пяти государств региона закон «О СМИ» позволяет вводить штрафы (или блокировки) за «дискредитацию» и «экстремизм» — формулировки расплывчаты. Проверенная практика: чем длиннее текст и глубже цифры, тем выше шанс затронуть «чувствительную» тему и схлопотать предупреждение. Из-за этого редакторы режут углы и уходят в пересказ официальных сводок.

3. Кадровая воронка почти пустая
Университетские медиа-кафедры учат новости писать, а не строить регрессионные модели или работать с FOI-запросами. Молодые авторы, попробовав «длинную форму», быстро переходят в PR-отделы нефтегазовых и телко-компаний — там платят в разы больше и без нервов. В итоге по всей ЦА наберётся от силы два десятка эконом-журналистов, способных разобраться в регуляторной базе и сводить бюджеты в Excel.

4. Данные закрыты, а запросы лежат месяцами
Даже в странах с законом «Об открытом доступе к информации» ответ на экономический запрос может «застрять» на 30–60 дней. Без сырых таблиц не построишь модель и не проверишь слова министра. Проще оставить аналитическую задумку и сделать обычную новость.

5. Маркетинг диктует язык
Большие бренды и международные доноры требуют русский или английский интерфейс: так выше шанс, что материал прочтут за пределами страны и дадут грант или рекламный контракт. Локальные языки остаются «дополнительной опцией», а перевод длинной статьи — это +20-25 % в бюджете. Итог: серьёзная аналитика на казахском, кыргызском, узбекском или таджикском выходит эпизодически, чаще в сокращённом виде.

Источник информации: https://bugin.info/detail/khit-list-vlasti-tsentrazii/ru