Steigan blogger Норвегия

Душа русского народа
Steigan: русские выгодно отличаются от западноевропейцев характером и моралью

Запад в силу своего невежества считает русских опасными, пишет Steigan. Но непонимание уникальности других народов чревато конфликтами, указывает автор. А ведь русские своей духовностью, мечтательностью и бескорыстием выгодно отличаются от западноевропейцев.

Однажды в середине 1980-х годов я употребил в названии статьи, как здесь, термин "душа народа". За это мне крепко нагорело. Как мне сказали, народная душа - это не научное понятие, а устаревший пережиток романтизма. Дескать, никто и никогда не видел душу народа. Я не придаю этой критике особого значения. Душу вообще никто и никогда не видел. Но я бы все равно сказал, что она существует.

Невежество

Чтобы никому не казалось, что ему наступили на любимую мозоль, давайте разъясним, что под душой русского народа мы будем подразумевать типичные черты, наклонности и привычки русских. Следовательно, речь идет тех о чертах характера и морально-этических установках, которые отличают русских, например, от нас, норвежцев.

Зачем понадобилось такое описание именно сейчас? Разумеется, дело в том, что на Западе принято рисовать русских злобными, недоразвитыми и вообще опасными. Во многом это следствие невежества.

Так было еще в 1880 году. В тот год в день открытия памятника Пушкину (1799–1837) в Москве Достоевский произнес свою знаменитую речь, в которой назвал поэта "явлением невиданным и неслыханным, а по-нашему, и пророческим, ибо тут-то и выразилась наиболее его национальная русская сила". Он продолжает: "Если бы жил он дольше, может быть, явил бы бессмертные и великие образы души русской, уже понятные нашим европейским братьям, привлек бы их к нам гораздо более и ближе, чем теперь, может быть, успел бы им разъяснить всю правду стремлений наших, и они уже более понимали бы нас, чем теперь, стали бы нас предугадывать, перестали бы на нас смотреть столь недоверчиво и высокомерно, как теперь еще смотрят".

Достоевский остро ощущал, что Запад не понимает русских и их уникальность. Но если история нас чему и научила, так это насколько миру нужно понимание других народов. В противном случае все очень скоро заканчивается войной и геноцидом.

Я убежден, что многое пошло бы совсем иначе, если бы Запад хотя бы постарался понять русских - а заодно и себя. Это не так-то просто. Вот почему любые попытки познакомиться с душой русского народа поближе, пусть даже неудачные, имеют значение.

Французский этнограф Жюль Легра (1866–1939) выучил русский и много путешествовал по России. В общей сложности он прожил в стране десять лет, в том числе до и во время Первой мировой войны. В своих мемуарах он предостерегает от "основополагающей ошибки - мерить чужой народ по своему собственному". "Русский народ в корне отличается от западноевропейского. Чтобы приблизиться к русским и постичь их, необходимо отринуть западные предрассудки. Нужно очиститься от предвзятых суждений. И позволить русскому мироощущению мало-помалу влиться в себя", - пишет Легра. Автор этих строк постарался воспользоваться этим советом по максимуму. Удалось ли это, решать читателю.

Притяжение христианства

В глазах многих религиозное чувство составляет одну из опор народной души русских. Большинство русских остро ощущает, что есть нечто иное, намного большее, чем материальный мир - и в то же время воспринимают это иное как недостижимое. Из этого вытекают и меланхолические черты русского характера.

Лев Толстой записал в своем дневнике 25 октября 1868 года, что в тот вечер созвал в гости любимых друзей и хороших знакомых. Вечер прошел благополучно, и он лег спать довольный. Но ему не спалось. "Но хотелось и хочется теперь чего-то. Чего же? Чего так хотелось и хочется для успокоения. Я стал придумывать, что могло бы дать мне это спокойствие - удовлетворить меня совсем - я перебрал все. Нет, не то - отвечал я сам себе при каждом предположении. Ничто не могло удовлетворить во мне эту потребность желания". И тут его осенило. "Я желаю того, чего нет здесь - на свете. А оно есть где-нибудь, потому что я его желаю. Где же?" Возможно, его современник Серен Кьеркегор угадал чувство, мучившее Толстого, написав: "То, что действительно приводит человека в отчаяние, - это не несчастье, а то, что ему не хватает вечного; отчаяние – это отсутствие вечного".

Религиозный подтекст глубоко укоренен в самом языке. Писатель, философ и русист Петер Норманн Воге напоминает нам, что само русское слово "крестьянин" семантически связано со словом "христианин". А если учесть, что долгое время 99% населения составляли именно крестьяне, то становится понятно, насколько глубоким и естественным было и остается религиозное чувство. Не менее важно и то, что русское слово "спасибо" образовано от "спаси Бог". А когда случилось что-то хорошее или когда неприятная ситуация разрешилась благополучно, русский человек непременно говорит: "Слава богу!".

Воге пишет: "В каждом доме на Руси в красному углу стояла икона. Перед образом горела лампадка, и когда входили незнакомцы, они сначала кланялись иконе, а затем приветствовали хозяев. Лампада напоминала им о вечном пламени духа, и крестясь на икону, незнакомцы приветствовали некое высшее "я" и дух хозяина, после чего обращались к его телесной оболочке". Разумеется, сегодня лампад уже не держат, но, по моему опыту, иконы есть в каждом русском доме. Хотя бы как сувенир из храма. В русских домах иконы висят примерно так же часто, как в Норвегии - мирские картины.

Одна из самых почитаемых на Руси икон - Казанская икона Божией Матери. На ней изображена Дева Мария как святая покровительница Руси. По преданию, икона прибыла в Казань из Константинополя в XIII веке. Русские военачальники приписывали ей победы над поляками в 1612 году, шведами в 1709 году и Наполеоном в 1812 году. Однако в 1904 году икона была украдена и, вероятно, уничтожена. Православная церковь расценила эту утрату как предвестницу трагедий, которые постигнут Россию, поскольку образ святой покровительницы страны исчез. Однако после 1917 года появились слухи, что оригинал сохранился в Санкт-Петербурге. Связь русских с этой иконой была настолько глубока, что во время Второй мировой войны Сталин, как утверждается, приказал пронести икону по оборонительным позициям Ленинграда в ходе торжественной процессии. Утверждается также, что самолет с иконой в 1941 году трижды облетал Москву, а в конце осени 1942 года - Сталинград.

Понять сильное религиозное чувство русских не так уж сложно. Но можно ли его объяснить?

В нашем собственном национальном гимне авторства Бьернстьерне Бьернсон поется: "Славь, Норвегия, свой жребий // Ибо в дни тревог // Бог тебя услышал в небе // И тебе помог". Поэтому вполне естественно, что у русских, переживших за свою историю невообразимые страдания, вера гораздо сильнее, чем у нас.

Но, быть может, есть и другое, более важное объяснение религиозности русских и склонности к мистицизму. Современным жителям Запада кажется, что между повседневной жизнью и высшими мирами, где обитает Бог, воздвигнута бетонная стена. Русские воспринимают это совсем иначе. Для них этот мир от загробного отделяет лишь тонкая, почти прозрачная завеса. Для них скорее повседневная жизнь - это выдуманный мир. Они интуитивно чувствуют существование истины, добра и красоты. Но где же эти идеалы в материальном, повседневном мире? Русские ощущают огромную пропасть между миром, в котором мы живем, и миром горним. Их тяготит пустота, и они стремятся прочь от Земли. Они жаждут Божьей истины. Они подсознательно испытывают своего рода отчаяние. Воге приводит слова Достоевского, который утверждает, что его соотечественники страдают от "боли духовной, жажды духовной, тоски по высшему делу, по крепкому берегу, по родине, в которую веровать перестали, потому что никогда ее и не знали".

С 1917 по 1991 год в России существовал режим, который делал все возможное, чтобы искоренить христианство. Но даже ему это не удалось. Хедрик Смит, глава московского бюро газеты The New York Times с 1971 по 1974 год, оценивает число прихожан в 1970-х в 30 миллионов человек. Это вдвое больше, чем на тот момент было членов коммунистической партии. Кроме того, большинство русских как ни в чем не бывало продолжало крестить детей.

Но религиозность отчетливо видна и извне. По всей стране стоит великое множество прекрасных церквей с характерными куполами-луковками и причудливой средневековой атмосферой. В отличие от Запада, они никогда не пустуют и не закрывают свои двери посреди дня.

Торжественное заседание коллегии Роспотребнадзора в день 100-летия санэпидслужбы России - ИноСМИ, 1920, 09.12.2022

Отношение к материальным ценностям

Это напрямую связано с религиозным чувством. Как американцы воспринимают связь между экономическим прогрессом и верой? Лучше всего это описал Макс Вебер в своем труде "Протестантская этика и дух капитализма". Он пишет, что в США финансовый успех считается признаком божьей благодати и благословения. Такой образ мышления бесконечно далек от русского православия. По мнению русских, тот, кто стремится к земному богатству и счастью, сам отворачивается от Бога. В русской истории и литературе одно из главных мест место занимает образ отшельника, обращенного к небу.

Воге отмечает: "Может показаться, что русская культура порой уделяет гораздо больше внимания идеологической, духовной или, если хотите, принципиальной стороне реальности, чем чувственным мелочам, которые занимают Запад".

С похожего угла Легра рассматривает отношение русских к деньгам. Для многих россиян деньги - лишь возможность мгновенно их потратить, удовлетворив то или иное желание. Они пользуются этой возможностью, пока она есть. В противном случае, опасаются они, они упустят свой шанс. У русского человека нет тяги к скопидомству, он живет настоящим. Да, в России тоже есть скряги, признает Легра. Но их так мало! К тому же над ними смеются и их презирают. Смит с ним согласен: "Если американцы судят друг о друге по деньгам, то русские - по рангу".

Один из рассказов Толстого называется "Много ли человеку земли нужно?" И вот к какому он приходит ответу: три аршина, ровно на могилу. В нем раскрывается глубинное отношение русского человека к материализму.

Но даже в повседневной жизни мы видим моменты, которые говорят сами за себя. Я лично убедился, что когда русский приглашает вас к себе домой, совершенно неважно, если вы приведете с собой друга или даже двух. Хозяин не будет переживать, хватит ли места за столом, стульев, тарелок, стаканов, столовых приборов и угощенья на всех.

Легра подчеркивает, что русский человек живет настоящим. Поэтому настоящее время - очень сложная область русской грамматики. Завтрашний день русского вообще не слишком заботит. Он не планирует свою жизнь во всех подробностях. И смерть не тревожит его так сильно, как на Западе. Никто не сможет не жалуясь и не ропща вынести такую тяжелую судьбу, как у него. Он воспринимает все так, как есть. Судя по его мировоззрению, русского человека не особо волнует ни прошлое, ни планы на будущее.

Однако Воге подчеркивает мечтательность русских. Работа, интерес к мирскому и требованиям повседневной жизни на самом деле имеют второстепенное значение для русского сознания. Он ссылается на философа Николая Бердяева (1874–1948), который воспринимает русскую культуру как "вечное творчество красоты, развивающейся в беспредельность". "Действительности противостоит мечта, и мечта в каком-то смысле реальнее действительности", - писал Бердяев. Вообще, мечтания, добавляет Воге, - это сквозная тема в русской литературе. Мечтатель - человек, который не хочет "просыпаться", не желает иметь дел с этим миром.

Из этой перспективы становится понятнее, почему Рудольф Штайнер (1861–1925) утверждал, что для русского человека материальное не абсолют, а лишь нечто относительное. Русский человек не боится ни голода, ни холода. Его волнуют другие ценности. И этим он отличается от своих европейских собратьев.

Искусство и культура

Поскольку высокое искусство и культура способны в один миг разорвать завесу, окутывающую высшие миры, и соединить нас с Богом, у русского человека совершенно иные, более тесные отношения с духовной жизнью.

Хедрик Смит пишет: "Нигде в мире поэзия не вызывает такого поклонения, а поэта не чествуют как жреца и оракула, как в России. К ней интеллектуалы обращаются за духовной компенсацией за скуку повседневной жизни". Смит объясняет это так: поскольку религия в Советском Союзе запрещена, возникает некоторый вакуум. Людям нужно что-то духовное, и поэтому они обращаются к поэтам. Пожалуй, ни один западный поэт не повторит достижения Евгения Евтушенко (1932–2017), который в 25 лет собирал полные стадионы в Москве чтением своих стихов.

То же самое отмечает и датский литературный критик Георг Брандес (1842–1927): "Писателей привечают с таким жаром и таким благоговением, как нигде больше. Все, что может утолить жгучую духовную жажду, впитывается, словно капли росы в пересохшую, томящуюся почву", - пишет он.

Смит цитирует своего русского знакомого, который комментирует это так: "На Западе все разрешено, и поэтому почти ничто не имеет истинной ценности. В России меньше свободы действий, и поэтому все истинное ценится чрезвычайно высоко". Опыт Воге показывает, что если для нас, Запада, искусство и культура - скорее досуг, развлечение или украшение, то для русских это воплощение самой реальности и естества мира.

В этом контексте Воге цитирует поэта Андрея Вознесенского (1933–2010): "Характер народа иррационален… и религиозен. Миллионы людей знают стихи наизусть, по многу стихотворений. Стихи проникают в душу нации, увлекая за собой весь народ - на Западе поэзия этого никогда не сможет". Однажды в Москве я был на шумной пирушке, где поздно ночью один из гостей внезапно влез на стол, отчего тарелки заплясали, а бокалы зазвенели. Затем он начал читать стихи под радостные возгласы собравшихся. У себя в Осло я ничего подобного не видел! Да и сам я никогда на такое не решусь!

Поэт Осип Мандельштам (1891–1938) писал: "Поэзию уважают только у нас - за нее убивают". Этим Мандельштам предвидел собственную кончину - он погиб в сталинских лагерях.

Хотя у меня еще много мыслей, пожалуй, на этом я остановлюсь. Для тех из читателей, кому еще не наскучило, сообщаю, что у себя в книге я рассматриваю и другие особенности русской народной души.

Под занавес вернемся к Пушкинской речи Достоевского. Как уже упоминалось, Достоевский считает своего предшественника "явлением невиданным и неслыханным, а по-нашему, и пророческим", выразителем "национальной русской силы". Почему? Да потому что духовное родство Пушкина с другими народами делает его универсальным и "всечеловеческим". "Ибо что такое сила духа русской народности как не стремление ее в конечных целях своих ко всемирности и ко всечеловечности?" - рассуждает Достоевский. А вот как он представлял себе будущее: "Стать настоящим русским, стать вполне русским, может быть, и значит только стать братом всех людей - всечеловеком, если хотите". Историческую миссию России Достоевский видит в утверждении идеи единства на земле не насилием и оружием, а силой братской любви - так подытожил основную мысль Пушкинской речи Гейр Хьетсо в своей биографии Достоевского.

История уже научила и продолжает учить нас, к чему приводят ненависть и презрение к другим народам. Не любить политику страны - это одно, а ненавидеть ее народ - совсем другое. Взявшись чествовать демократию, свободу и права человека, мы должны избегать ненависти.