Юмористические заголовки типа "Сотрудники секс-индустрии пригласили Шольца в бордель" отражают представление о проституции как о чем-то игривом и смешном - но в реальности ничего игривого в судьбе женщины, пропускающей через себя десятки клиентов за смену, нет. А участь "сотрудницы" дома терпимости именно такова.

Германский союз сотрудников секс-индустрии (BesD) пригласил Канцлера Германии Олафа Шольца в это заведение после того, как он высказался против проституции. По его словам, торговля женским телом его всегда возмущала. Произошло это в контексте проходящей в стране дискуссии о том, чтобы закрыть публичные дома и начать преследовать сутенеров.

Германия является примером крупнейшего эксперимента по легализации проституции - отразившего определенные либеральные принципы. И сейчас уже можно сказать - эксперимент провалился, а принципы явно нуждаются в пересмотре.

У нас тоже время от времени порываются "вывести проституцию из тени", пускай, мол, налоги платят. Поэтому этот опыт важен и для нас.

Как еще в 2013 году сообщал "Шпигель", "в 2001 году немецкий парламент большинством голосов правящей тогда коалиции Социально-демократической партии и Партии зеленых принял закон о проституции. Закон был нацелен на улучшение условий работы женщин, занятых в ней: он должен был предоставить им возможность требовать оплаты труда в судебном порядке и делать взносы в систему здравоохранения, социальной защиты и Пенсионный фонд. Его задачей было превратить проституцию в такую же работу, как профессия банковского клерка или ассистентки стоматолога: пользующуюся уважением, а не презираемую".

Но уже вскоре стало ясно, что "этот закон, принятый из наилучших побуждений, стал на деле программой субсидирования сутенеров и подарком для траффикеров".

Оказалось, что легализация проституции вовсе не вытесняет теневой бизнес и не снижает связанной с ним преступности. Ровно наоборот, то и другое растет.

Легализация создает привычку смотреть на женщину как на товар, формирует спрос - а "предприниматели" рвутся предложить то же самое, но дешевле и без всяких предписанных законом ограничений.

Вот Шольц и озвучивает давно назревшее предложение пересмотреть этот закон.

Что же, нам стоит учесть германский опыт по этой части - очевидно неудачный. Но люди, принимавшие закон 2001 года, хотели как лучше. Где они ошиблись?

За этим ошибочным решением - в Германии и в ряде других развитых стран, где результаты тоже оказались неутешительны - стоят две тенденции в либеральном мышлении. Десакрализация близости и сведение зла к насилию.

Традиционно акт близости воспринимался как нечто очень важное - высший дар, который женщина может дать мужчине, который навеки устанавливает между ними определенные отношения. Мужчина получал это только от жены - а чтобы жениться, ему еще нужно было немало потрудиться и взять на себя ряд торжественных обязательств. Конечно, люди всегда грешили против своего идеала - но идеал был именно таков.

Он, однако, был разрушен. Люди решили, что "гетеронормативизм", то есть представление о том, что есть норма - моногамный брак между мужчиной и женщиной, а другие формы проявления сексуальности, хотя и могут быть терпимы, заведомо менее почтенны, - это орудие страшного патриархального угнетения, а на самом деле все кролики должны быть свободны резвиться как хотят.

Но разделение секса и брачных обязательств неизбежно привело к ослаблению его эмоциональной компоненты - людям стало совершенно необязательно питать друг ко другу хоть какую-то привязанность, чтобы спать вместе. Как было написано на каком-то рекламном щите, "давай по-быстрому, без обязательств".

Другим неизбежным эффектом стала коммодитизация секса - то есть превращение его в товар на рынке, в одну из услуг, которыми люди могут обмениваться, предлагать его за другие услуги (например, продвижение по службе), наконец, просто продавать за деньги.

Авторы немецкого закона 2001 года как раз и исходили из понимания секса как "платной услуги". Они не видели в этом никакого зла, потому что в их представлении зло практически полностью свелось к насилию, к прямому принуждению.

Кто-то кого-то принуждает с ножом у горла? Нет? Ну вот и отстаньте от взрослой женщины, которая сама решает, что ей делать со своим телом. Взрослые люди сами решают, с кем спать и на каких условиях.

Беда с такой абсолютизацией "свободного выбора" в том, что она исходит из абсолютно нереалистичного представления о жизни.

Во-первых, принуждение - это не обязательно нож у горла. Иногда это просто невыносимая ситуация. Молодая иммигрантка из бедной страны или местная женщина, вытолкнутая на социальное дно, занимаются этим не потому, что, рассмотрев все варианты, выбрали этот. А потому, что им оказалось некуда деваться. "Экономическое принуждение" - тоже принуждение.

Во-вторых - зло не обязательно связано с принуждением. Алкоголик (или наркоман) тянется за очередной дозой не потому, что его заставляют, а потому, что психологически (а на определенном этапе и физиологически) он попал в глубокую яму, из которой не может вылезти сам.

Молодая дурочка, которая думает, что сможет обеспечить себе высокий уровень жизни, продавая свои прелести, может действовать по глупости и неопытности - а не под принуждением. Но это не отменяет того, что она причиняет вред и себе, и другим.

А в эпоху звуко− и видеозаписывающих устройств в каждом телефоне мужчина, который пользуется услугами проституток, неизбежно снабжает их самих или сутенеров данными, которые могут быть использованы против него.

Не так давно один из членов британской королевской семьи, принц Эндрю, был лишен всех своих титулов и почестей после того, как выяснилось, что 20 лет назад он пользовался услугами 17-летней девушки, которую ему предоставил печально известный сутенер Джеффри Эпштейн, обслуживавший богатых и знаменитых.

Несчастный глупец, который позарился на "услуги" проституток, закладывает под себя бомбу, которая будет тикать под ним всю оставшуюся жизнь - и может рвануть в любой момент.

По этим - и по многим другим - причинам официальная легализация проституции всегда была плохой идеей. Теперь в Германии думают, как выйти из этого положения. У нас же есть возможность в него и не входить.