Сегодняшнему массовому сознанию казахского социума присущи эклектичность и мозаичность. Во многом это связано с тем, что зачастую нам предлагают самые разные, часто абсолютно противоречивые версии ключевых событий и процессов, происходивших в недалеком прошлом, в XX веке. К примеру, оценка роли деятелей Алаша и казахских деятелей, активных сторонников большевиков. Такая разноголосица приводит к тому, что в головах наших граждан, особенно молодых, возникает буквально каша. Надо ли с этим мириться, или же нужно как-то менять ситуацию, поскольку это не может способствовать общественно-политической стабильности?
На заданную нами тему рассуждает известный казахский интеллектуал Дастан Кадыржанов
Очевидные провалы
Начнем с того, что я очень не люблю, когда говорят «наши молодые то, молодые сё». Молодые такие, каких мы с вами, наше поколение воспитало. Если они эгоисты, это следствие нашего эгоизма, если безграмотные и необразованные, это следствие того, какую систему образования мы им оставили. Если аморальные, то это мы с вами, наше поколение, сформировало эту аморальность. Различие между нами и молодежью в том, что они, если захотят, то изменятся. Причем, я уверен, что они это обязательно сделают.
Среди нашего же поколения, будем откровенны, не так много людей, способных меняться. Та же молодежь, с которой мне приходилось встречаться, наоборот испытывает искреннюю жажду знаний, которую ни наша система образования, ни наше общество пока не в состоянии адекватно удовлетворить.
Что касается вопроса общественно-политической стабильности - также не станем развивать эту тему, поскольку сегодня стало очевидным, что это несколько сомнительная ценность. Связана это сомнительность только с тем, что в прошедший период новейшей истории Казахстана наша «стабильность» превратилась в ширму, под покровом которой происходило ограбление квази-элитами нашего народа. А того уровня развития общества, чтобы стабильность стала прямым следствием реализации именно народных ценностей, мы еще не достигли.
Теперь перейдем к сути вашего вопроса. Конечно, можно было бы подойти к его обсуждению стандартно – согласиться, что в мировоззренческом плане научный уровень знаний в такой дисциплине, как история, резко упал, маргинализировался, и история стала жертвой всех тех негативных явлений, которые присущи казахстанскому обществу сегодня. Это, несомненно, так. 
Да, пресловутая формула «сначала экономика, а потом политика» сегодня потерпела очевидный крах, поскольку оказалась пустым звуком, уж это-то понимают сегодня все. Не только не создана стабильная экономика, но и провалено то, что консолидируется единым понятием «политика» - а именно конкуренция идей, состояние общей гуманитарной мысли и сфер её функционирования – от школьного образования до академических институтов.

Об этом написана масса материалов, такими размышлениями наполнены все медиа и социальные сети, а раз они есть, то не все еще потеряно. Значит, пришло главное осознание – мы не хотим быть такими, какими нас смоделировала та прослойка прохвостов, которым удалось на мгновение истории занять место национальной «элиты».

Свобода информации или национальная безопасность?
Начнем с того, что сегодня главным аспектом глобализации явилось то, что мир стал единым информационным пространством. Информационные сети сделали новости и события доступными во всех уголках мира, и если их не доставляет в эти уголки интернет, то, можете не сомневаться, доставят иные социальные ретрансляторы. Следует различать всеобщую информированность и активное участие на основе него. Так вот первое уже есть, а второе вообще не обязательно.
Появление единого киберпространства с исторической точки зрения подобно открытию морей, освоению воздухоплавания или космоса. В наши дни морское и воздушное законодательства в достаточной мере охвачены международными правовыми нормами, соглашениями и стандартами. В то же время международная законодательная база киберпространства весьма далека от совершенства, а еще точнее - она пребывает в зачаточном состоянии.
Специалисты считают, что сегодня интернет пока не стал «предметом международно-правового регулирования или хотя бы международно-правового управления». Хотя институты мировой политики усиленно работают в этом направлении. К примеру, при ООН есть «Группа правительственных экспертов по достижениям в области информатизации и телекоммуникаций». Сама Организация Объединенных Наций выпустила ряд резолюций.
Активно в этом направлении работают Европейская комиссия, ОСЭР, существует план Большой восьмерки G8 (принятый, когда она еще была восьмеркой) по правовому регулированию киберпространства. Существует Гаагская конвенция о судебных решениях в области киберпреступлений, а в США уже возник ряд судебных прецедентов и т.д.
Во многом проблематика права в киберпространстве связана с тем, что большинство «аналоговых» понятий невозможно просто автоматически перенести, скажем, из морского права в информационное. К примеру, такие понятия как «территория» или «юрисдикция». Даже понятия «кибервойна» или «кибервторжение» не точно передают правовой смысл этих явлений, поскольку нет факта физического силового пересечения границы или вторжения в чьи-либо земли. Скорее это политологические или медийные штампы. А явления при этом существуют и активно влияют на самые высокие уровни принятия решений в политике.
В то же время этой сфере сложились и хорошо просматриваются очертания основного конфликта – между понятиями «национальное информационное пространство» и тем, что представляет собой res communis – «общую территорию» - нечто вроде «нейтральных вод» из морского права. В случае с киберпространством эти оба поля внетерриториальны и одновременно присутствуют в вашем компьютере, но представляют собой, при этом, противоположные пространства, а, следовательно, и противоборствующие тренды.
Понятное дело, это вполне философский конфликт между свободой информации с одной стороны и национальной безопасности с другой. По одну сторону конфликта стоят, как правило, национальные правительства, по другую – радетели свободного интернета. К лагерю последних относят Гугл и его политику; тех, кто поддерживает «Декларацию независимости киберпространства»; хакеров анархического толка; разработчиков криптовалют;  таких деятелей как Илон Маск и массу разнообразных движений за свободу информации.
В отличие от лагеря правительств, этот второй лагерь не представляет собой некую солидарную организованную силу, но, тем не менее, сама сущность киберпространства как свободного обмена информацией придает ему дополнительную мощность, часто способную конкурировать даже с политикой правительств.
Особое положение в этом процессе до определенного времени занимало правительство США за счет того, что сам концепт интернета был разработан в этой стране. Таким образом, контуры национального суверенитета Америки до поры до времени совпадали с технологическим суверенитетом интернета.
Все изменилось после скандала о вмешательстве в американские избирательные процедуры со стороны, в чем США обвиняют Россию. Этот факт заставил США решительно пересмотреть взгляды на собственную национальную информационную безопасность. Причем такая смена взглядов происходит вне зависимости от того, будет когда-нибудь исчерпывающе доказано, было это «вторжение» или нет.
Существуют также теоретики, которые приравнивают борьбу за свободу информации к неоклассовой борьбе между классами нового типа, основываясь на том, что в эпоху развития киберпространства интеллектуальная частная собственность представляет собой капиталистический анахронизм. Она, как известно, является одним их основных столпов капитализма. Во многом новый взгляд зиждется на том, что информация априори свободна, а её циркуляция происходит в режиме постоянного коллективного обогащения (есть такое понятие как «Сircular Entertainment», предложенное исследователями фирмы Nokia). Главное – распространение происходит без материальных затрат и при этом без формирования прибавочной стоимости обычным способом.
Какое это имеет отношение к вашим вопросам о состоянии исторической науки или совокупного исторического мировоззрения нации? Самое непосредственное. Давайте проследим это соотношение шаг за шагом.
О неизбежности переформатирования человеческой культуры и цивилизации
Первое. Представления о трактовках исторических событий, исторический ревизионизм и переформатирование национальной исторической памяти сегодня напрямую связано с вопросами национальной безопасности. И эти представления помещены в это самое интенсивно развивающееся и быстро меняющееся киберпространство.
Второе. Свободный доступ к информации, а также к знаниям как таковым (к которым можно отнести, к примеру, знания по истории), создание таких систем как Гугл или Википедия, публикация в сети не только публицистических статей, но и научных диссертаций и материалов научных конференций и форумов, привело к тому, что киберпространство стало гигантским источником самообразования.
И это касается не только истории, а всего того, что мы считаем мировоззренческими науками, то есть философии как таковой.
Понятное дело, что самообразование в отличие от классического университетского образования не обязательно может привести человека к формированию у него системных знаний, системного взгляда на мироздание. Сегодня чаще всего это приводит к формированию в голове у человека эклектической картины мира, которую вы и назвали «кашей». Причина понятна – набор источников знаний homo informaticus как правило случаен, а не научно систематизирован. Этой систематизацией и занимаются преподаватели в университетах, превращая просто «знания» в «системные знания». То есть homo informaticus, как мы можем сделать вывод, не всегда и не обязательно homo illuminatis («просвещенный»).

Позитивно это или негативно? С точки зрения философии как системы знаний, конечно, это даже катастрофично, поскольку научный метод познания выглядит сегодня чуть ли не безнадежно утерянным по степени влияния на массовое сознание. Не будем забывать, что в этом столкновении в полной мере участвуют еще и агностические, религиозные формы сознания. Причем редко это квалифицированное столкновение систем, ведь религиозное сознание спорщиков тоже, к несчастью, чаще также эклектично и лоскутно. Но вдобавок еще и догматично.  
Но существует и некий позитив. Если увидеть в этом определенный этап развития глобального киберпространства, то сейчас идет стадия, которую я назвал бы этапом «экстенсивного развития кругозора» человеческого вида. Как мы помним из прошлого, широкий кругозор раньше тоже был достоянием только определенных кругов общества, чаще интеллигенции. Кругозор, как правило, был результатом удачного сочетания глубины знания своей профессии, исключительной начитанности, информированности и ряда увлечений (хобби).
Сегодня же эффект того, что «каждый суслик агроном» представляет собой некий массовый поток десакрализации понятия «кругозор», утери им, так же, как и научного знания, некой эксклюзивности.

Развитие «кругозора» целых обществ изменило картину и такого фактора как «право на гипотезу». Большинство историков сегодня понимают, что весь современный исторический ревизионизм зиждется на двух факторах – на массовых попытках деидеологизации истории, а также на этом самом праве высказать свой некий оригинальный ракурс или дискурс наравне с учеными, посвятившими проблеме не один год изучения источников, артефактов и нарративов.

На процессах, когда власти предержащие бесцеремонно переделывают исторические трактовки в свою пользу, выдумывая новые мифы, новые персонажи, усиленно принижая опыт и заслуги труда и вклада всех предыдущих поколений ради одной примитивной цели – выпятить на этом фоне свои заслуги или образ самопровозглашенного лидера.  Заметьте, что это касается не только Казахстана и его правящей идеологии.
То есть историческая «каша» это не только признак маргинальности, но и неизбежное состояние разума бесцеремонных «элит», которые, воспроизводясь физически, воспроизводят ненаучность сознания уже в форме догматических убеждений, то есть просто глупости.
Понятное дело, само по себе научные методы ведь при этом не перестали существовать и развиваться. Они просто заняли немного другую нишу, нежели «жреческую». Но на науке тоже отражаются те явления, которые происходят в массовом сознании. Прежде всего, это связано с появлением целого ряда новейших междисциплинарных исследований, когда в выяснении единственного научного факта или подтверждении той или иной гипотезы одного исторического или, скажем, социологического метода недостаточно.
Возможно, из тех, кто следует междисциплинарному методу исследований, в будущем суждено массово сформироваться целым поколениям ученых такого типа, который раньше называли энциклопедистами. И которые раньше являлись огромной редкостью.
Напомню, что долгое время Аль-Фараби считался «последним энциклопедистом», поскольку спектр его исследований был крайне широк. Кто знаком хотя бы со списком его философских трудов знает, что предметами его исследований являлись и астрономия, и логика, и право, и теории государственного строительства. В некоторой степени это соответствует средневековому представлению, существовавшему на мусульманском Востоке о том, на какие темы человек должен написать труды, чтобы считаться «улемом», т.е. ученым.
Это, как правило, трактаты о Боге, о государственном управлении, по физике (математике, астрономии), о музыке и о поэзии – так называемая «большая пятерка» тем. К ним можно прибавить медицину (анатомию), отдельные философские дисциплины (логику, онтологию), военное искусство, географию и т.п.

Казахстанское общество является неотрывной частью этого глобального процесса, т.е. все происходящее в нашем общественном сознании так или иначе резонирует с тем, что происходит в мире. Плюс лишь небольшая доля нашей отечественной специфики. Широкий кругозор, возможно, на наших глазах превращается в субстантивное «знание вида».
От «войн памяти» к «исторической политике»
Какие же основные тренды изменения человеческого гуманитарного сознания можно назвать?
Уж точно не споры о происхождении Чингисхана или о том, какой национальности был Адам. Это оставим нашим рефлексиям в сфере поиска идеального, справедливого и славного государства, которое мы вынуждены искать в прошлом, поскольку не обладаем таковым в настоящем. Справедливым то точно, да и слава в последнее время что-то подкачивает на фоне того, как слава наших Димашей и Головкиных перекрывается на глазах у всего мира клептократическими и аморальными образами нашей «элиты».
Одним из главных трендов современности являются «войны исторических трактовок» или, как их сегодня принято называть «войнами памяти». И это не просто столкновение гипотез или научного метода против ненаучного. «Войны памяти» без преувеличения стали вопросом национальной безопасности. Почему? Прежде всего потому, что, формируясь в бурунах киберпространства и классических медиа, они перетекают в политические решения, а потом – добро пожаловать, в далеко не цифровые баталии на танках и подводных лодках.
Этот феномен уже получил название «историческая политика» и представляет собой классическую междисциплинарную сферу, в которой история призвана играть ключевую роль. Исследований по исторической политике много в мире и на постсоветском пространстве (Украина, Белоруссия, Россия), но у нас в Казахстане это малоизвестная тема.

В эпоху киберпространства формирование этого «благого намерения» погружено в информационные сети, за счет чего его популяризация приобретает глобальные масштабы. И это не просто вопрос информированности, это вопрос еще и внутреннего ценностного выбора в среде потребителей интернета. А значит и выбора образа действий.
Алгоритмы «исторической политики» очень хорошо иллюстрируются Крымским прецедентом. Я хорошо помню, как вопрос «чей Крым?» очень часто обсуждался и подогревался в медиа пространстве задолго до реализации кампании с «зелёными человечками». Самое главное – после осуществления аннексии полуострова вопрос «чей Крым» в историческом контексте моментально потерял свою ценность, как это ни парадоксально. Вспыхнувшая волна обсуждений постфактум лишь продемонстрировала её очевидную запоздалость. Прежде всего потому, что этот вопрос уже к тому времени был решен де-факто на основе древнего и самого простого политического права – права завоевателя, гласящего vae victis – после реализации которого поздно вести рассуждения, основываясь на политическом историзме.
Это в достаточной мере иллюстрирует очевидная неуспешность политики санкций со стороны Запада. Неуспешность, потому что она просто не достигла своих целей. Проблемы для России были созданы и немалые, но ни военные действия в Украине не прекращены, ни Крым не вернулся, ни российская элита не сошла с исторической арены. Всё это крайне обидно звучит для Украины, но факты остаются фактами – когда для нее все только началось, уже было поздно. Пусть на самом примитивном «варварском» уровне ведения мировой политике, но, как оказалось, вполне себе актуальным.
Помимо внешнеполитической сферы историческая политика формирует и кристаллизует идеологические водоразделы тех или иных политических платформ и во внутриполитической борьбе. Это может быть борьба между компрадорскими элитами и национальным бизнесом, между ретроградами и прогрессистами, между почвенниками и глобалистами, между приверженцами религиозного и научного мировоззрений и так далее. Все эти идеологии основаны и нуждаются в исторических корнях, которые противники стремятся подорвать или дезавуировать.  Именно во внутренней политике происходит кристаллизация таких явлений как «пятая колонна», неумение рассмотреть которую может дорого стоить той или иной нации.
Благодаря тому, что киберпространство внетерриториально и понятие границ в нем весьма условно, вы можете начать обработку населения в духе своих «благих намерений» заранее, даже не употребляя обычного разведывательно-диверсионного метода. Более того, социальные сети превратили этот процесс в интерактивный, за счет того, что они мгновенно превращают объект воздействия в активного участника. Плюс еще и убежденного в собственной правоте.
Многие специалисты считают, что «историческая политика» возникла в 1990-х годах прошлого века и началась с Европы. И особую роль приобрела после крушения однополярного мира, начиная с первой декады XXI века, когда в мире стали складываться «новые полюса». Об этом вы найдете массу материалов в интернете по ключу «войны памяти».
На мой взгляд, историческая политика начала складываться еще в эпоху появления бумажных медиа, легла в основу двух мировых войн, прошла через эпоху кино, радио и телевидения, а сегодня разнеслась уже по киберпространству. Я считаю, что она обладает преимущественно информационной основой и зиждется на вовлечении все более обширных аудиторий. Люди все больше получают ощущение не просто изучения или созерцания истории, но и своего прямого в ней участия или даже влияния на ее ход, пусть даже это и иллюзия.
В предвосхищении больших событий
А вот теперь главный вопрос – куда ведут все эти новые тренды современности в целом?  Если для каждой отдельной нации понятно, что это, как правило, вопрос национальной безопасности, то, что со всем миром, со всем человечеством? 
Сегодня огромное количество экспертов и интеллектуальных авторитетов говорит о том, что мир стоит на пороге кардинальных изменений. Каждый из них видит свой дискурс этих изменений – кто говорит об экономике, кто о нравственном катарсисе, а кто-то и об ожидании обещанных пророков или о «новых эрах». В целом, мне кажется, уже сложилось ощущение «предвосхищения важнейших событий», остается лишь понять, чего мы ожидаем? Как из всего навала циклопических волн различных фобий - про «концы света», «наскока на небесную ось» - всё-таки суметь извлечь нечто по-настоящему реальное и важное?

Что являлось гарантом того мирового баланса, который не позволил разразиться мировой войне еще в прошлом веке, даже в двуполярном мире эпохи «холодной войны»? Ведь тогда было открыто враждебное противостояние двух систем, но никакой Карибский кризис, а также взаимные боевые действия на чужих территориях, всё-таки не позволили развязаться лобовому мировому конфликту.
Считается, что это ядерное оружие, точнее будет сказать, политика «ядерного сдерживания». Но ядерный щит защищал мир не потому, что трезвые человеческие умы опасались уничтожения всего живого на Земле. Не стоит обманываться, это не так. Основным сдерживающим фактором являлось то, что ядерная атака бессмысленна с точки зрения капитализма, его базовых интересов.
Территория, пораженная ядерным ударом, не увеличит рынки – там просто 50 лет как минимум будет заражённая «зона отчуждения». Она не принесет ни прибыли, не создаст потребительских рынков или новых рабочих рук. Наоборот, потребует еще затратных восстановительных мероприятий. Пропадает сам смысл завоевания территории посредством ядерного нападения, который проистекает из самой сути формации, ориентированной на прибыль.
Из-за этого, да и ещё по целому ряду менее значительных причин, угроза мировой войны «по полной» пока не выглядит фатальной. Но в воздухе все равно витает дух кардинальных изменений. Что тогда, если не война?

Предвижу смех и скепсис тех, кто помнит марксистскую теорию Мировой революции. Но мировые революции мировым революциям рознь.
Во-первых, по содержанию. Если отбросить теорию классовой борьбы, марксистский взгляд на смену общественно-экономических формаций, теорию государства как диктатуры пролетариата и линейные представления о диалектике и эволюции – что получится в сухом остатке? Остается смена глобальных общественно-экономических отношений и возникновение человека нового типа.
Под первым мы подразумеваем новую формацию, в которой деньги не всеобщий эквивалент, а капитал не всеобщая цель, его вложение в рост не общий алгоритм, его методы накопления не безусловная ценность.
Под вторым мы подразумеваем человека нравственного. И не отдельную группу нравственных людей, а нравственность как общее качество человека как вида.

Во-вторых, по форме. Революции бывают разные. От Великой Октябрьской до третьей промышленной. То есть это не всегда военные действия по свержению той или иной властвующей элиты. Что касается военного фона, история ХХ века представляет собой непрерывный процесс взаимосвязанности и взаимоперетекания революций в войны. Она позволяет говорить о том, что и то (революция, как восстание), и другое (война) способны внести в глобальную организацию человечества фундаментальные изменения. Но являются ли они обязательными условиями бифуркации?
Да, война, в том числе Мировая, может обладать революционным характером и последствиями. Но, повторюсь, силовые версии революции необязательны. Скорее всего, даже маловероятны. Что позволяет мне так говорить?
Прежде всего то, что война и общемировые военные действия, особенно с применением оружия массового поражения, по сути, будут войной за электричество. А это ликвидирует глобальное киберпространство, как главный социальный базис революционных изменений. То есть это не будет революцией, а войной, приводящей к деградации, к откату человечества назад.

Далее. Но что же позволяет говорить о возможности возникновения человека нового типа? Много что, несмотря на то, что люди раз за разом продолжают массово демонстрировать свои низменные качества, ксенофобии всех видов и военную агрессию. А никто и не говорил, что процесс будет благостным и елейным. Никогда так не было в истории человечества, чтобы старые системы сдавались без боя, но точки бифуркации всё равно были. Человек не сильно изменился физиологически со времён кроманьонца, но организация человеческих сообществ совершила фантастический рывок в своем развитии и детализации.
Не будем забывать, что киберпространство позволяет осуществлять глобальную кристаллизацию главного мировоззренческого поиска – смысла жизни как такового. Как человечества, так и отдельной личности. Как в личном счастье, так и в критериях действующей общественной формации.
А этот процесс уже многие годы посредством мировой литературы, кино и других видов искусства, доказывает одну истину – финансовый успех и счастье – понятия далеко не идентичные, а часто даже противоположные друг другу. Выясняется, что все усилия по пропаганде и рекламе культа потребления и формирования у людей иерархического восприятия общества были направлены только на одно – на то, чтобы люди поверили в «буржуазную формулу мечты».
А сегодня стало ясно – за каждой головокружительной историей успеха стоят судьбы тысяч тех, кто шёл и не дошёл. Да, это естественный отбор в природе, но так ли он непреложен у человечества? Не забывайте, что даже у Дарвина, именно в теории эволюции, не естественный отбор, а именно фактор взаимопомощи отличает людей от сообществ животных.  

camonitor.kz