Желание быть русским - 2
"Литературная газета", 25 апреля

II. Наказанный народ

Итак, читатель, продолжим наши рассуждения о том, почему в России неловко быть русским. Тут нам не обойтись без экскурсов в историю – сначала в послереволюционную, а потом доберемся и до царских времен. После Октября победители взяли в межнациональной политике курс на "коренизацию". Напомню, суть ее заключалась в том, чтобы каждый из больших и малых этносов бывшей империи обрел все признаки развитого народа. Задача, что и говорить, достойная! У царей внятной программы развития империи как полиэтнического государства не было, на первом месте стояли конфессиональные различия, православная церковь имела приоритет не только перед иноверцами, но и перед староверами, а их, если взять все согласия, насчитывалось, по новым исследованиям, до четверти всего титульного населения. К дому Романовых и "никонианам" эти русские люди относились, мягко говоря, сложно. Это к вопросу о социальной базе революции. А то у нас все: евреи да евреи. Отношения имперского центра с национальными областями определялись в основном исторической традицией. Было Великое княжество Финляндское, были протектораты, вроде Бухарского эмирата, были Тифлисская и Эриванская губернии, но большинство небольших и малых народов расточились по российским уездам, не уступавшим размерами иному европейскому государству.

Победившие большевики сначала подошли к делу системно. Бесписьменные племена получили алфавиты, срочно обучались коренные кадры управления, культуры, науки, образования. Крупные и средние по численности народы (большинство впервые) обрели свою государственность – союзную или автономную. Возникли границы, хоть и административные, но учитывающие компактное расселение этносов, правда, не всех. Кстати, сразу появилась ревность: почему одним даровано "самоопределение вплоть до отделения", а другим – нет? Сначала даже на уровне деревень и аулов старались соблюдать принципы национального самоопределения, но начались конфликты на околицах. Народы получали новые имена, восходящие к их самоназваниям, более соответствующие традициям. Обидно же слыть самоедом лишь потому, что тебя так назвал острый на словцо русский землепроходец, шедший "встречь солнцу". Теперь мало кто помнит, что до революции казахов называли киргизами, азербайджанцев – татарами, а марийцев – черемисами.

А вот для самого многочисленного этноса империи, народа-богоносца, наступило тяжелое время: кому коренизация, а кому искоренение, если брать такие крайности, как расказачивание. Для почина упразднили привычное при царе-батюшке имя – "великороссы": видно, напоминало оно былую великодержавность. Великороссов, ставших русскими (малороссов и белорусов спешно вычленили в отдельные этносы) объявили сатрапами царизма, социальной базой для реставрации, черносотенной массой и привилегированными надзирателями в разрушенной "тюрьме народов". Бухарин в 1923 году на ХII съезде партии говорил, что русский народ "должен купить себе доверие прежде угнетенных наций". Как? "Побыть в более низком положении по сравнению с другими нациями". В местах не столь отдаленных это называется "опустить". О каких прежних привилегиях велась речь, трудно понять, ведь налоговая, воинская и прочие повинности лежали прежде всего на русских, точнее, на православных. Скажу больше, податей "угнетаемые" инородцы платили почти вдвое меньше, чем "привилегированные тюремщики". А когда дехкан попытались послать на германскую вой­ну, началось мощное Среднеазиатское восстание 1916 года.

Но такова была изначальная теоретическая установка, Ленин еще в знаменитой статье "О национальной гордости великороссов" писал в 1914 году: "Экономическое процветание и развитие Великороссии требует освобождения страны от насилия великороссов над другими народами". Впрочем, вождь видел в русских и много положительных черт: "Мы полны чувства национальной гордости, ибо великорусская нация тоже создала революционный класс, тоже доказала, что она способна дать человечеству великие образцы борьбы за свободу и социализм, а не только великие погромы, ряды виселиц, застенки, великие голодовки и великое раболепство перед попами, царями, помещиками и капиталистами". Надо заметить, что еврейских погромов на землях Великороссии не было, но у политической публицистики свои законы.

Конспектируя эту статью в школе и плохо зная родную историю, я всерьез воспринимал пафос Ленина и даже чувствовал вину перед некоторыми своими одноклассниками, хотя мы, советские школьники, почти не придавали значения графе "национальность" в школьном журнале. А поди ж ты… Видимо, вот на таких совестливых невежд и была рассчитана статья. Кстати, в такой же стилистике и с теми же передергиваниями писалась много позже перестроечная публицистика, только вместо "шайки Романовых", попов и капиталистов в инвективах фигурировали Политбюро, партноменклатура, коммунисты, чью безбожную власть тупо поддерживал "народ-рогоносец". Не верите? Возьмите тогдашние номера "Огонька", авторы которого тоже учились в советской школе и тоже конспектировали Ленина. Впрочем, имелись и отличия: любимое клеймо начала ХХ века "черносотенцы" заменили на другое – "патриоты", контрреволюционеров стали звать "красно-коричневыми".

А вот статью Сталина "Национальный вопрос и социал-демократия" (1913) мы ни в школе, ни в институте не конспектировали. Зря. Этот партийный текст гораздо взвешенней и объективней. Есть там строки, которые сегодня "нормандская четверка" могла бы включить в рекомендации для урегулирования конфликта на Донбассе: "Никто не имеет права насильственно вмешиваться в жизнь нации, разрушать ее школы и прочие учреждения, ломать ее нравы и обычаи, стеснять ее язык, урезать ее права…" Конечно, это лишь теория, но все-таки… Особенно беспо­коила будущего "кремлевского горца" проблема "вовлечения запоздалых наций и национальностей в общее русло высшей культуры…" О том, что народы империи находились на разных этапах развития, включая почти первобытный, сейчас как-то подзабыли. Парадокс советской эпохи заключался в том, что тянуть к высшей культуре "запоздалые" народы пришлось "наказанной" нации – русским. В результате в Наркомате национальностей, который возглавил Сталин, не оказалось даже русского подотдела, хотя остальные народы былой империи были так или иначе представлены. Интересно, а сегодня в Агентстве по делам национальностей, которое возглавляет И. Баринов, есть русский подотдел?

Зато на Украине коренизация приняла такой размах, что в конце двадцатых там запрещалось в учреждениях и даже на улице говорить по-русски. Вам это ничего не напоминает? Кончилось тем, что шахтеры Донбасса написали в ЦК: мол, в их русскоговорящем крае, недавно и директивно присоединенном к УССР, газеты выходят только на "мове" – читать нечего. Центр возмутился, нет, не ущемлением прав русских, а тем, что установочная политическая информация не доходит до трудовых масс. В Москве озаботились, сбавили обороты, поснимав с постов наиболее ретивых украинизаторов. Но процесс уже пошел, и не только на Украине. В 1991 году СССР был разодран детьми и внуками той самой коренизации. Да, она была задумана и начата из благих побуждений, но проводилась в жестком сочетании с умалением русских, с превращением их как бы в "этнический" эфир, заполняющий пустоты между иными племенами. Именно это сочетание вкупе с управленческими ошибками и предательством верхушки запустило механизм разрушения СССР, а возможно, еще скажется на судьбе Российской Федерации.

Кстати, булгаковские "Дни Турбиных" из репертуара Художественного театра были сняты по требованию украинских "писменников", встретившихся с руководством страны. За что? А вы перечитайте пьесу, особенно эпизод, где показаны петлюровские бесчинства. Да разве ж можно так о народе, вырвавшемся из-под великодержавной пяты? В свежих республиках срочно писалась новая духоподъемная местная история, где предательство, скажем, Мазепы, трактовалась как тираноборческий акт. В то же самое время школа Покровского спешно переиначивала русскую историю, рисуя жуткую картину: невыносимый гнет, низкое холопство, бесконечные позорные поражения, идиотизм власти и жестокие бесчинства. "Россеюшка-Русь – распроклятое слово…" – вторил идейный поэт А. Безыменский. Оппоненты Покровского, такие как Тарле, Платонов и другие, были по делу "русских историков" изгнаны из науки, посажены в тюрьму или сосланы. Именно в ту пору пострадал молодой ученый, а впоследствии "совесть русской интеллигенции" Дмитрий Лихачев.

Зато один из столпов украинского национализм, первый председатель Рады (1918), историк Михаил Грушевский вернулся в 1924 году из эмиграции в Киев, где шла такая украинизация, о какой он и не мечтал. Став академиком, Грушевский умер в 1934 году в санатории в Кисловодске. Памятник ему стоит в Киеве. Для сравнения: именно в 1924 году были арестованы и разгромлены члены кружка поэта Алексея Ганина, обвиненные в "русском фашизме". Представить себе, чтобы кто-то из лидеров дореволюционного русского самосознания вписался в советскую общественную жизнь, просто невозможно. Михаила Меньшикова расстреляли на берегу Валдая на глазах детей в 1918 году, Гумилева чуть позже поставили к стенке по делу Таганцева, а уцелевших сплавили на "философском пароходе". Дела давно минувших дней? Как сказать… Вы видели в Москве хоть один памятник хоть одному славянофилу? Я тоже не видел.

Чего в коренизации было больше – благородного стремления дать шанс на самоопределение и развитие каждому народу или же тактического лукавства? Политики, взявшие власть в 1917 году, имели конкретную цель: лестью и льготами удержать народы бывшей империи в составе единого государства до начала мировой революции, а попутно окоротить недавнюю опору трона – русских, у которых имелся, если хотите, особый, в чем-то мистический "завет" с государством, пронесенный сквозь тысячелетие. Приверженцы традиционной государственности, они были невольной угрозой грядущей Земшарной республике. Наши предки рано поняли: на бескрайней равнине, окруженные агрессивными соседями, народ может сохранить себя только в жестких обручах державы – "наряда", по летописному слову, которое понималось гораздо шире, чем "порядок". Призвание на княжение Рюрика (возможно, балтийского славянина) объясняется именно этими обстоятельствами. Открытая соседская община восточных славян, построенная на сотрудничестве и соратничестве, не давала той агрессивной сплоченности, какую сообщает кровнородственная замкнутость тех же германцев. Не давала этнической сцепки. Тот, кто бывал на свадьбах или похоронах русских москвичей и московских, к примеру, грузин, понимает, о чем я говорю. Именно в силу своей открытости соседям русские создали огромное многоплеменное государство, но по той же причине, оставшись без "наряда", они расточаются и ассимилируются. Вы когда-нибудь видели горца в косоворотке, даже если он торгует в Рязани матрешками? А вот русские на Кавказе вскоре надели бурки, папахи да черкески с газырями. Частный случай? Да как сказать…

Думаю, лукавства в коренизации было все-таки больше, нежели искренней заботы о самоопределении. Во-первых, марксисты не сомневались, что народы скоро сольются в единый земшарный трудовой коллектив, и Маяковский горланил про это совершенно искренне. Во-вторых, сам СССР был задуман как открытая конфедерация, куда по мере побед пролетариата должны вступить Германия, Англия, Франция и далее по глобусу. Именно поэтому, как весело указывал Карл Радек, в названии новой страны и отсутствует имя "Россия". Согласитесь, продвинутому западному пролетариату присоединяться к отсталому российскому как-то неловко.

Но мегапроекты интернационалистов, сформировавшихся в эмиграции, – это одно, а планы местных национальных лидеров – совсем другое. В правящем слое СССР оказалось немало тех, кто "коренизацию" воспринял как сигнал к легальному национализму, прикрытому антиколониальной риторикой. В съездовских дебатах они постоянно пугали товарищей призраком "великодержавного шовинизма", возражая Сталину, внедрявшему идею унитарного государства с широкой национально-культурной автономией. В итоге, теснимый справа и слева, он уступил тандему Ленина–Троцкого, которые настаивали на конфедерации – СССР. Впоследствии Сталин назвал "национальное самоопределение вплоть до отделения" игрой, которую некоторые товарищи восприняли слишком всерьез, а зря. Но одежда приросла к телу, и стало ясно: от этой игры отказаться уже нельзя, как нельзя отказаться от фундамента, дойдя до стропил. Конституционную вертикаль заменили партийные и силовые структуры, а также жесткое отраслевое планирование экономики, они-то и сделали союзное по Конституции государство унитарным по факту. А с товарищами, всерьез увлекшимися самоопределением вплоть до отделения, безжалостно разобрались. На местах сегодня помнят в основном эти горькие плоды да имена жертв, но почти забыли о том мощном импульсе развития, который дала национальным окраинам коренизация.

К середине двадцатых стало понятно, что мировая революция не предвидится, а Германия вряд ли станет республикой СССР. Да и коренизация все чаще стала приводить к местному национализму и сепаратистским настроениям. Власть стала искать противовес – и нашла в лице русских. Демьяну Бедному объяснили, что негоже издеваться над Крещением Руси, и выгнали из кремлевской квартиры. Вот тогда-то наказанный народ и уравняли в правах с остальными этносами СССР, даже со временем назвали "старшим братом". Случилось это, когда "потянуло порохом со всех границ". И Александр Невский с киноэкрана крикнул в зал, обнажая меч: "За Русь!" Еще несколько лет назад это было невозможно. Помню, в перестройку один из "прорабов" жаловался в эфире, что в детстве, играя с мальчишками "в Невского", он стеснялся вслед за ними кричать "За Русь!", так как сильно картавил. Вывод "прораба": подобные кличи бросать в многонациональной стране как-то неделикатно. Но мне кажется, тут проще обратиться к логопеду, нежели предлагать большому народу отказаться от своей истории.

Кстати, фашисты очень рассчитывали на обиды и мстительность русских, которые в случае нашествия поквитаются с обидчиками – "жидами и коммунистами". Ошиблись. Русские своему государству, как и богу, прощают все, кроме улыбчивого бессилия. В начале 1930-х годов был отменен институт лишенцев, касавшийся в основном русской дореволюционной элиты. Детям "бывших" разрешили поступать в высшие учебные заведения. Но преемственность была уже нарушена, выпало целое поколение, – и русские кланы, наподобие Михалковых, в науке, культуре, политике теперь скорее исключение, чем правило. Если же сюда добавить погибших на Гражданской войне, бежавших из революционной страны и сгинувших в лагерях (в 1920-е там перемалывались в основном "социально чуждые элементы"), то размах утрат ошеломляет! Впору речь вести о геноциде русских. Конечно, революция подняла огромные пласты народных талантов, отчасти возместив эти утраты. Приход "рабфаковцев" в управленческие, а молодых антитроцкистов в партийные структуры запустил процесс обрусения власти. Но тех, кого можно назвать носителями естественной, а не ленинской гордости великороссов, почти не осталось. Уцелевшие, наученные горьким опытом репрессий, предпочли стать русскими по умолчанию. Тем более что словосочетание "советский человек" тоже звучало гордо…

Источник - lgz.ru